Когда закончилась Четвертая мировая война шиноби многое изменилось. И в то же время нечто вернулось и вновь стало таким же, каким было прежде. Седьмая команда – снова одно целой, и просыпаясь каждый день с этой мыслью, Узумаки улыбался. Пусть Учиха снова покинул деревню, но в этот раз не предателем. Наруто больше не было нужды брать обещания вернуть его, не было необходимости поддерживать Сакуру-тян, говоря, что Саске просто не понимает, что творит, а Наруто все объяснит ему при встрече, не нужно было доказывать кому-то, что он достоин быть следующим Хокаге – ему уже будто и не оставили выбора, то сравнивая его с легендарным саннином, его учителем, то с Четвертым, его отцом, а Наруто лишь глупо улыбался, почесывая затылок, и говорил, что ему еще далеко до них, но он будет стараться. Ведь на самом деле он еще не спас своего друга. Если его, девятихвостого, уже никто не боялся, не ненавидел, то вся эта прошлая ненависть обратилась к его другу – мало кто простил Учихе предательство и преступления, совершенные им. И день за днем, просыпаясь с мыслью о том, что седьмая команда снова вместе, Наруто ждал, когда его друга оправдают и перестанут цеплять к нему АНБУ. Он шиноби Конохи, а не беглый преступник, черт возьми!

Когда закончилась Четвертая мировая война шиноби все постепенно начало успокаиваться, и вместе с тем мир перестал быть таким простым, каким был для мальчишки в начале пути. Узумаки смотрит на правую ладонь, обожженную чакрой – привыкает к новой руке, формируя расенган. Лучший способ восстановить контроль внутренней силы. Мальчишка вспоминает, что ранее на этой ладони был солнечный знак. Метка, дарованная ему мастером шести путей, подтверждающая, что он – реинкарнация его сына. Клеймо. Узумаки не больно хотелось соглашаться с этим. Он – это он сам. Наруто был рад, что волей судьбы лишился именно правой отмеченной руки.

Когда закончилась Четвертая мировая война шиноби, а Учиха, наконец, вернулся, все пошло странным образом хорошо, если забыть о похищении бьякугана и всей этой мутной истории с тейсенганом. Прошло еще несколько лет, прежде чем Наруто осуществил свою мечту – стал Хокаге. Уже не было того детского трепета или волнения. Он был готов к этому, а Коноха была готова принять его.

Прошло еще несколько лет, прежде чем Наруто понял, что началась новая война.

Сегодня утром Хокаге должен был выступить с официальной речью перед лидерами отрядов, команд и организаций шиноби. Сегодня утром Хокаге, как и всегда, хотел достойно исполнить свой долг. Сегодня утром Хокаге хотел одеть шляпу, элемент облачения лидера страны, и обнаружил, что белая ткань ее изрезана рваными полосами.

— БО-РУ-ТО!

* * *

— Какой же ты шумный! – мужчина шикает, прижимая палец к губам, - Твоя сестра только-только уснула-а-ааа! – Наруто жмурится, чувствуя, как лишается, казалось, последних светлых волос на макушке. Маленький мальчишка, сидящий у него на плечах, гордо рулил отцом, дергая волосы по направлению маршрута.

— Боруто, что ты пообещал маме? – с прищуром задается мужчина, вскидывая взгляд наверх, пытаясь среди белых перистых облаков выцепить лицо сына. Тот будто бы специально избегает взгляда и откидывается в противоположную сторону, высматривая в киоске рядом самый большой леденец. - Боруто!

— Что я буду хорошо себя вести у тетушки Сакуры… - надув губы, выдает мальчишка, тоскливо провожая взглядом торговый киоск.

— А что ты пообещал дедушке Какаши? – продолжает Наруто, говоря тихо-тихо, надеясь, что дети действительно спят очень крепко. Химавари спала не больно больше своего брата в том же возрасте, но она была слишком тихой и спокойной, пойдя характером и голоском явно в маму, что отец невольно проверяет, действительно ли она спит.

— Что я буду заботиться о сестренке, иначе дедушка Какаши не научит меня секретной суперсильной технике скрытого листа! – Узумаки-старший усмехается, хотя внутренне его лицо перекашивается. Он-то помнит ту первую тренировку и «секретную технику».

Сенсей, не вздумайте учить его этому…

Наруто сворачивает на нужную улицу, и Боруто тут же начинает ерзать, понимая, что отец не шутил о том, что «поиграете с Сарадой». Сам же Узумаки-старший только улыбался, вспоминая, как показательно в детстве воротил нос, встречаясь взглядом с Саске, но уже тогда считая его своим другом. Не обманешь, Боруто. Не своего отца. Наруто подходит к богатому поместью, проходя под своды ворот, украшенных воздушными фонарями с символами-веерами, стучит в дверь, выслушивая просьбы сына пойти к дяде Акимичи, ведь он накормит его мясом, но только без Чоу-Чоу, потому что она все съедает сама.

— А ты все шутки шутишь, Сакура-тян!.. – на выдохе произносит Наруто, тревожно усмехаясь. Лучше бы уж его правда из дома выгнали, чем понимать, что его жена слегла с жаром. И, конечно, ее уже осмотрели и сделали все, что должно медикам, но все же… Узумаки-старший за эти три года никогда не оставался с детьми без нее. Как бы он не выглядел, но внутри он просто фонтанировал криками и мольбами о помощи. И началось все с щенячьих глаз, обращенных к вишневой, из которых едва не потекли слезы, когда Боруто вновь схватился за - специально короткие, а он все равно умудряется - патлы отца, увидев Сараду, важно с высоты ткнув в нее пальцем, и проорал ему на ухо «и Дурада здесь!», за что получил отцовский щелбан. Наруто мысленно прикинул, что это куда гуманнее, чем удары Сакуры-тян. Химавари продолжала мирно сопеть – Узумаки вздохнул с облегчением. Сверток с новорожденной девочкой придерживался тканью, узлом повязанной на шее, потому Наруто без лишних проблем спустил на пол Боруто, лишившегося вмиг своего триумфального положения «на высоте отцовских плеч».

— Учиха-сан, - почтительно начал Хокаге, опустившись на корточки и протянув девчонке руку для рукопожатия. С ними, Учихами, по-другому нельзя – и так нос воротят от всего. – Выглядите как всегда очаровательно. – с широкой улыбкой начал было он. И был бы он только Хокаге, так бы все и закончилось, но вместо того Наруто притянул Сараду одной рукой в объятия, защищая Химавари второй, растормошив Учихе после волосы широкой ладонью. Ага, официальная почтительная встреча, и Учиха-младшая уже пытается вырваться из объятий крестного-лапши, окрестившего ее саму салатом. Выпустив ее наконец под добрый смех Наруто и издевательский Боруто, Узумаки-старший спровадил детей в дом, мол «поиграйте, сейчас будем», и когда они ушли, Наруто вцепился одной рукой в предплечье хозяйки дома, а внутри что-то сломалось.

— Сакура-тян, спаси меня! Хината слегла с жаром, и попросила меня побыть с детьми, и… Сказала, что это мой шанс показать себя хорошим отцом… Я был… Занят по делам Хокаге… Очень часто… И… Черт с ним, с Боруто, я не знаю, как быть с Химавари! – а на глазах правда чуть ли не слезы, то ли глаза надеждой светятся, что Сакура-тян его не бросит. Да не бросит же? Тем более, когда из глубины дома донеслись крики, отозвавшиеся недовольными всхлипами и крехтеньями новорожденной в свертке.

Наруто никому и никогда не отдавал Химавари. Узумаки не боялся чьего-то дурного влияния, знал, что Хината давала ее в руки родным и близким друзьям, и не протестовал этому. Он просто не мог отпустить ее от себя. Нет, Наруто не любил Химавари больше сына, и его поведение уже не вызывало удивлений Хинаты. Он любил Боруто, как своего первенца, крикливого и шумного. С ним хотелось всегда куда-то бежать, заваливаться в каждый дом и кричать «У меня сын!», и Узумаки действительно делал это. Боруто был будто шумная быстрая река, отражающая солнечные лучи от поверхности, уносящая своего отца следом по течению, а Химавари… Она была спокойным озером. Прозрачным, лучи солнца в котором достигали дна и просвечивали все. С ней хотелось остаться, закрыться и уберечь. Уже сейчас она была так похожа на свою мать, что отец любил ее той же силой, и каждый раз глядя на нее, ему хотелось крепко взять ее на руки, свернуться вокруг, укрывшись броским плащом, отводящим от себя внимание, ведь Хокаге всегда занят. Наруто действительно был часто занят, потому, просыпаясь поутру, Хината обнаруживала своего мужа, забравшегося в кресло с босыми ногами, промерзшими и не укрытыми плащом, которым была укрыта дочь, мерно сопящая на руках отца в такт его дыханию. Хьюга ничего не говорила, в очередной раз укрывая мужа пледом. Она устала говорить об этом еще три года назад.

Узумаки всегда очень хотел дочь, сначала не осознавая, после выпытывая у Сакуры, как скоро можно будет узнать, кто все же родится. Когда у его друга родилась дочь, Наруто уже знал, что у него будет сын, и на мгновение он позавидовал Саске, но все же он был рад своему ребенку. Узумаки хотели второго ребенка, потому Наруто лишь отмахнулся, «в следующий раз». Он ждал дочь. Свое маленькое сокровище, которым ни с кем не хотелось делиться.

Наруто подхватывает дочь, молча и смущенно передавая ее в руки Сакуры, скидывает с шеи узел, и только отстранившись по телу пробежала дрожь, а он сам замер с изумленным и испуганным выражением лица. Он никогда не отдавал свою дочь в чужие руки. Мгновение, и выражение лица Хокаге меняется, руки, дрогнувшие и застывшие ранее, покорно опустились, а он сам улыбается глазами и губами. Сакура никогда не была и не будет чужой. Сакуре не раз была доверена его собственная жизнь, и Наруто без раздумий доверился бы снова.

— Да, конечно, - неловко почесывая затылок и широко улыбаясь, чувствуя себя виноватым в том, что дочь все же проснулась, мужчина опускает взгляд, видя, как дочь, щуря глаза, ловит руками волосы Сакуры. А ведь когда-то Наруто любил ее. Когда-то он хотел, чтобы она держала на руках их ребенка. Конечно, он не думал об этом в двенадцать лет, не думал серьезно, когда решил оступиться и молча хранить свою любовь, но три года вне дома заставили его вспоминать прошлое, воображать настоящее и мечтать о будущем, в котором, осознавая сейчас, был счастлив только он. Он был Хокаге, у него была семья, был лучший друг. Жена, которая любила лучшего друга, и друг, который так и не отомстил. Наруто не хочет ничего менять, не жалеет о том, что Сакура выбрала другого – в конце концов, она, как и Хината, сделала выбор с самого начала. Узумаки жалеет лишь о том, что Сарада, Боруто и Химавари никогда по-настоящему не узнают, насколько великими были их дядюшки.

— Есть! – шутливо приставив руку ребром ко лбу, мол, принимая приказ к исполнению, Наруто зашел внутрь комнаты, окинул кроватку взглядом… - Техника теневого клонирования! – как обычно, как всегда. Подняв кроватку на пару с клоном, Наруто направился в сторону гостиной, куда чуть ранее указала Сакура.

— . . . И куда теперь? – лицо, удрученное интеллектом. Настолько, что даже клон устал бессмысленно стоять и опустил кровать, весь вес оставив на руках своего оригинала. – Это поместье слишком огромное, тебайо! Хорош стоять, берись давай! – возмущенно цыкнул Наруто на своего клона, рассматривающего  узоры на стенах. Узумаки повезло, что в доме никого, кроме них самих, не было. Он чувствовал, куда им нужно, слышал детские голоса, но никак не мог найти, через какой коридор или комнату туда попасть. Сакуре следовало бы закрыть все двери, кроме нужных. Спустя пару минут Узумаки все же втащился в компании клона в комнату, в которой Боруто примерял очки Сарады, отнятые у нее.

— Боруто! Отдай очки Сараде! Или ты хочешь потом так же щуриться? – возмутился отец, ни капли не удивленный тому, что происходит. Узумаки видел в сыне самого себя и надеялся, что это понимают и все прочие. Что тот самый шумный, доставляющий всем проблемы, неудачливый мальчишка стал героем деревни, а после и ее хранителем. Наруто видел в своем сыне ту же волю огня и будущее всей деревни. – У нее-то будет шаринган, как у отца, и зрение восстановится, а ты так и останешься, - Боруто надулся, отдал очки, но сын слушался только маму. Отцу он всегда умудрялся что-то ответить.

— Это все потому что у тебя самого нет шарингана, - бурчит Боруто, теряясь между двумя отцами. Наруто развеивает технику, и мальчишка еще больше дуется с того, что не угадал, где настоящий.

— Да ладно, с щаринганом тоже куча проблем, - Узумаки садится на одно колено перед сыном, тихо продолжая на ухо, - Вон, у Саске тоже шаринган, а твой отец все равно круче! – ага, был бы Саске дома, понеслось бы. Когда Сакура задалась вопросом о еде, Боруто резко подменили. С возгласами «стряпня тетушки Сакуры» малец, с трудом отодвинув стул, так же с трудом забрался на него. Узумаки старший, посмотрев за этим, поднял взгляд на Сакуру, а на лице его некоторая вина и смущение.

— Ну, если честно, то нас вытолкали за дверь без лишних объяснений и не покормив, хах, - Наруто вспоминает, как Хината поутру растолкала его, заставила сонного одеться, привела куда более сонного Боруто и всучила в руки Химавари, и, кашляя в ткань, вытолкала за дверь, на все вопросы смущенно жмуря глаза, хотя, красные щеки вряд ли у нее были именно от смущения. Не знай Наруто, что Хината уже вчера вечером чувствовала себя заболевшей, так и не понял бы, что произошло. Из-за двери послышались наставления, что мол сходите к кому-нибудь в гости. А вместо этого Наруто с голодными детьми пошел к бабушке Цунаде, которая не с первого раза, будто специально из вредности, видя положение Узумаки, отказывалась куда-то идти и что-то вообще делать. Мол, старая она уже. Наруто лишь посмотрел на нее, как на сумасшедшую, удостоверившись, точно ли это Цунаде и не пьяна ли она.

— Давай тарелки мне, - выхватывая со стола стопку тарелок, Узумаки расставляет оставшуюся посуду на четверых. Когда Наруто поздно просыпался, отсыпаясь после копаний в бумагах, выходил в гостиную, а Хината, держа дочь, занималась домашними делами, он действительно злился на самого себя. - Пока ничего не знаю. Хинату вчера к вечеру сморило, а сегодня вот, как проснулась, так и прогнала нас, чтобы дети не заболели. Я подумал, и попросил бабку Цунаде наведаться к ней, а сами вот к тебе пришли. – ну, в вопросе детей возрасте трех лет и годовалых Сакура знала действительно больше, чем ее учитель, так что выбор был и разумным, и очевидным. – Я у тебя тут сегодня в качестве дешевой рабочей силы, можешь поручать мне, что угодно, - с ухмылкой заявляет Наруто, подпирая руками на поясе рыжего цвета ветровку. На нем не было плаща каге – здесь и сейчас он был лишь другом Сакуры, отцом своих детей и крестным маленькой Учихи.