Сегодня был явно не её день. И хоть начинался он весьма обычно, чем неумолимее приближалась ночь, тем больше неудач преследовало Куренай.
Принявшись после привычного утреннего туалета и сытного завтрака за свой немногочисленный сад, Юхи в самом начале дня умудрилась к своему огромному огорчению свалить на улицу один из горшков с только что давшим всходы саженцем. Хорошо ещё, что под её балконом не оказалось никого из случайных прохожих, иначе удар керамическим горшком, летящим с шестого этажа, он бы точно не пережил.  В расстроенных чувствах, коря себя за загубленный цветок (трепетна любовь Куренай к цветам могла сравниться разве что с любовью, которую она испытывала к своим ученикам), джонин отправилась в поход по магазинам. Но даже ей, со всей её педантичностью и склонностью делать всё чётко, быстро и без лишних движений, не удалось избежать казусов в продуктовом, когда вокруг неё валилось буквально всё. Когда Куренай с горем пополам наконец дошла до выхода, пугливо шарахаясь от каждой полки, она достигла апогея неуклюжести, едва не задавив ребёнка. Тогда она поняла, что к людям ей сегодня лучше не подходить.
Поэтому вторую половину дня она целиком и полностью посвятила тренировкам. И хотя поначалу она хотела провести совместные занятия с командой 8, чтобы не позволять им расслабляться и терять форму, она отказалась от этой затеи, когда по пути на полигон номер два подвернула ногу и чуть не убилась об дерево. Нет, учеников ей звать определённо не стоило. Не хватало ей ещё опозориться перед ними и окончательно убедиться в своей бесполезности, как сенсея. Или, что было ещё хуже, покалечить их из-за внезапно открывшейся у себя неуклюжести.
Последующее одиночество на тренировочной площадке положительно сказывалось на её настроении, и очень скоро Куренай приободрилась, совсем забыв об утренних неудачах. На знакомом поприще она достигала бОльших успехов, чем в быту, в очередной раз убеждаясь, что руки, как и мозги, у неё явно были заточены не под домашние заботы. Гораздо комфортнее она себя чувствовала рядом с тренировочным манекеном, на котором можно было и пар выпустить при случае. Попробуй ударить с силой по тумбочке — развалится и прибавит ещё больше забот.
Но сегодня определённо был не её день.
Потому что, вопреки предчувствию задержавшись на полигоне до глубокой ночи, она сама накликала на себя беду. Выполняя очередной приём, подразумевающий атаку сверху, Куренай в полёте наступила на участок ветки, где кора была давно уже содрана не менее упорными шиноби, и полетела вниз. И боль в спине от удара плашмя была не самым худшим последствием, потому что по приземлению на землю джонин нарвалась плечом по касательной на торчащий из земли железный штырь, по всей видимости являвшийся раньше частью заграждения, которое не так давно расширили. Вымученный стон сорвался с губ Куренай, нарушив тишину на полигоне, а следом за ним понеслись тихие проклятия вперемешку со сбивчивым дыханием. Она не сразу отошла от шока и поняла, что случилось: испуганно моргая, девушка лежала на земле и судорожно глотала воздух. Плечо жгло огнём, и джонин, превозмогая боль, попыталась сесть. Спина ощущалась, как сплошная доска, лёгкие — как два камня, зато руку нестерпимо щипало, напоминая о том, что Юхи всё же создание из плоти и крови.
Согнувшись и задержав дыхание, чтобы прийти в чувство, она осторожно коснулась того места, где пульсировала боль, а отняв ладонь, опасливо взглянула на неё. «Кровь. Конечно же. Не стоило надеяться на лучшее,» — досадливо подумала она, покрутив головой в поисках чего-нибудь, чем можно было бы закрыть рану. По коже уже ощутимой горячей струйкой неслась кровь, стекая до бинтов на руках и оставляя на них багровые пятна. «Бинты!»
Спохватившись, Куренай сидя принялась разматывать бинт на пострадавшей левой руке, надеясь использовать его в качестве повязки, но тут же сообразила, что она даже с двумя свободными руками перевязывает раны кое-как. Снова глухая ругань, снова досадливое шипение, и вот уже Юхи собирается просто приложить к руке кусок бинта, но вспоминает, что тот запачкан пылью после её сегодняшней тренировки, и что прикладывать его к открытой ране — всё равно что добровольно подписываться на ампутацию руки. «Сегодня всё работает против меня».
Делать было нечего: Куренай с трудом встала и спешно зашагала в сторону деревни, промакивая стекающую без остановки кровь грязным бинтом и боясь лишний раз взглянуть на исполосованную руку. Так она могла хотя бы убеждать себя, что всё не так плохо, что дело-то житейское, и что до свадьбы заживёт. Если она увидит вместо плеча мясную кашу с разорванными мышцами, она рискует отчаяться от осознания того, что она сама стала причиной того, что едва не лишилась руки.
Уворачиваясь от лезущей в глаза листвы и шумно дыша, джонин разве что не летела обратно в деревню, не смотря по сторонам и надеясь на то, что она как можно скорее доберётся до Конохи и избавится от этого огня, разрывающего её руку изнутри. Но тут наверху что-то зашуршало, следом заметно шаркнув по траве, и Куренай резко затормозила. Тёмная тень, очертания которой были различимы в свете полной луны, была воспринята, как угроза, и девушка на чистых инстинктах взмахнула рукой в широком жесте. По плану это должен был быть выставленный в защитной позиции кунай, но вместо этого Юхи лишь прошлась окровавленным бинтом по лицу нападавшего. И только через пару мгновений, когда луна полностью вышла из-за облаков, а знакомый голос назвал её имя, Куренай поняла, что перед ней не враг.
— Узуки Югао?
Она так и уставилась на смутно знакомую ей девушку, чьи фиолетовые волосы всегда были главным признаком, по которому джонин опознавала её. Уставилась, совсем позабыв о крови, собравшейся в её пальцах и растекавшейся по ладони.
— Ксо! — прошипела она, взглянув на кулак, который тут же сжала, окончательно измазавшись в тёмной горячей крови. — Что ты здесь делаешь? — торопливо спросила она, подняв глаза на Югао в надежде, что если нарочито не замечать проблемы в виде открытой раны, она исчезнет сама собой.

Отредактировано Kurenai Yuhi (03.05.15 19:17:17)

Куренай даже не нашлась, что ответить, когда Югао отобрала у неё бинт. В общем-то, она и не особо им дорожила, ведь он, фактически, стал теперь бесполезен для неё, но это детское «теперь это моё» пробудило в девушке давно забытое желание обиженно надуть губы. Подумать только, у неё, джонина со стажем, мастера гендзюцу и просто неповторимой куоичи, отобрали бинт! Даже бинт! «Что дальше, Куренай? Сначала бинт, а там и до квартиры недалеко».
Тем не менее, Юхи не стала упрямиться, когда Югао предложила помощь. Во-первых, специалисту из АНБУ едва ли можно было отказать, во-вторых, Узуки уж точно отказ бы не приняла. А в-третьих, если она продолжит брести в темноте, истекая кровью, она рискует если не упасть где-нибудь в яме в предсмертном состоянии, то точно выйти из строя на ближайшие пару недель. Непозволительная роскошь для находящегося в активе деревни джонина! Поэтому Куренай без лишних разговоров повернулась левым боком к Югао, чтобы той было удобнее обрабатывать рану. И тут же досадливо поморщилась: рана мало того, что выглядела скверно сама по себе, так ещё и была щедро присыпана песком, скопившимся по краям. «Даже моих скудных медицинских познаний хватает для того, чтобы понять: грязь вокруг пореза не к добру».
— Может, стоит, эм… Промыть её? У тебя не найдётся воды? — уточнила Куренай таким тоном, что сразу было понятно: в правильности своих предложений она была абсолютно не уверена.
Равно как и в том, стоит ли честно рассказывать о том, как она получила свою травму, или лучше будет умолчать о столь досадном и позорном недоразумении. Конечно, в среде АНБУ наверняка не принято насмехаться над неудачами своих коллег, да и Югао не производит впечатление болтушки, но Куренай было страшно неловко от мысли, что кто-то ещё узнает о её постыдном провале. Благо, у неё не было тогда свидетелей, иначе их всех пришлось бы убить на месте.
— Нет, ученики здесь ни при чём. Я не успела так сильно насолить им, чтобы они решили среди ночи покалечить меня, — пошутила джонин, невольно подумав о том, действительно ли она ничем не вызвала их недовольство.
«Не думаю, что они настолько мстительны, и будут припоминать мне ту историю с моим уходом и заданием Третьего,» —решила Куренай, прикинув в уме, что с тех пор за последние пару лет она никак не провинилась перед командой 8. Тренировала она их исправно, люлей раздавала знатно, по головке гладила ещё более знатно. Не сенсей — мечта! «Ещё бы сама себя не калечила,» — укоризненно хмыкнула джонин, наблюдая за действиями Югао.
— Случилось это весьма неожиданно, и… В общем, я упала, — со вздохом призналась Куренай. — Сегодня мне вообще не везёт. Рухнула на полигоне с ветки и нарвалась рукой на арматуру или что-то вроде того. Толком не поняла, что случилось, поднимаюсь, а рука вся в крови. Пришлось срочно возвращаться в деревню.
Помедлив, Юхи в раздумьях пошевелила кончиком носа, и всё же решилась спросить у Югао, доверяя ей, очевидно, как более компетентному в данном вопросе коллеги:
— Надеюсь, с этим можно жить?
Не то, чтобы она уже подписала себе смертный приговор, но знать настоящее положение дел хотелось. Каждый шиноби должен был готов встретить правду лицом к лицу, не позволив ей сломить его дух.
Хотя, знать, что тебя погубит арматура… Страшный удар по гордости.
— Ты, кстати, так и не сказала, что делаешь здесь сама в такой час. Явно не на задании, иначе давно проскочила бы мимо.
Конечно, это могло быть задание по охране границ деревни. Но у них не военное положение, чтобы вот так просто разбрасываться агентами АНБУ по окрестным лесам. А Узуки Югао — не юный генин, который бросает свой пост, отвлекаясь на что-то другое. Если бы это и впрямь было задание, она бы не сдвинулась с места, как исполин. Значит, причина была другой, более безобидной, и Куренай вполне могла спрашивать о ней.
По крайней мере, она так считала.

При словах о том, что ей непременно отрежут руку в случае неудачной обработки раны, Куренай почувствовала, как отлила кровь от её лица. Картинки, одна хуже другой, замелькали у неё перед глазами: как она с заражением крови добирается до деревни, как врачи кладут её, лихорадочно дрожащую, на операционный стол, как слышатся вокруг голоса врачей, наперебой твердящих: «придётся резать» и «да она нежилец».  И только спустя несколько секунд ошарашенных морганий она поняла, что Югао пошутила. «Пошутила же?...»
Прикосновение воды к раненой коже принесло облегчение, но вскоре ему на смену пришло ещё более неприятное ощущение, чем предшествующая ему тупая ноющая боль. Чувство, что руку её, и без того мёрзнущую в ночном лесу, словно замораживали изнутри, заставляло инстинктивно поёжиться и сжать ладонь в кулак. Мышцы напряглись, напомнив о себе новым болезненным уколом, и Куренай поджала губу, заставляя себя мужественно сдерживаться и отодвигать мысленно боль на задворки сознания. Причин кричать не было, но вот тихий «ох» сорваться с губ мог, чего джонин себе позволять не собиралась. Слишком много ударов по её гордости за один день.
— По крайней мере, смерть от яда Орочимару лучше, чем от перелома шеи, — в тон ответила Куренай на шутку Югао, неотрывно следя за тем, как девушка колдовала над её раной, и крепче сжимая кулак, чтобы не позволять руке дёргаться. — Уверена, он у меня непременно бы случился, если бы я продолжила так идти и, в конце концов, просто поскользнулась бы на собственной крови. Или споткнулась об ветку. Не самая радужная перспектива, согласись.
Привыкнув, наконец, к новым ощущениям, джонин позволила себе расслабиться, чувствуя, что холод, пронизывающий её плечо, словно мечом, распространяется по всей руке, не выдавая себя так явно.  Что ж, верно говорят, человек может привыкнуть ко всему. И даже с чувством боли, каждый раз приходящим неожиданно, можно сродниться, если боль эту, как сыворотку, будут вводить медленно, постепенно, растягивая муки на многие дни, месяцы, годы. Если она навсегда становиться твоей спутницей, даже с ней ты можешь сродниться, приняв, как должное. И даже более того: сделать источником своей силы.
— Я думаю, меня точно кто-то проклял, — уверенно кивнула Куренай, хотя в голосе её сквозила едва заметная ирония. Конечно, никто её не проклял, но не признаваться же так открыто, что она сама была причиной своих неудач. — Однозначно, проклял. Иначе я просто не понимаю, что со мной такое. Неужто чакра не в той пятке завихрилась…
Недовольно хмыкнув, осуждая саму себя за нерасторопность, Юхи принялась ещё вдумчивее всматриваться в движения Югао, ловя взглядом каждое мановение руки. Даже у этой девушки, не имеющей специальности ирьёнина, она могла бы многому научиться по части обработки ран. И хотя она сама могла криво-косо перевязать нужное место бинтом, а если звёзды удачно сложатся, даже жгут наложить, чужие жесты всегда казались ей более точными, аккуратными, профессиональными. Не раз она замечала, как её ученики перевязывали друг другу свежие порезы, и действия их всегда вызывали у неё немое восхищение. Она никогда не говорила никому об этом, но даже собственные ученики казались ей более подкованными в области медицины, чем она сама. «Вот уж действительно ‘превзошли своего сенсея’».  Приятно придумать себе ещё один повод для гордости и отвлечься от унизительных рассуждений о собственной бесталанности.
Но неожиданно, при словах Узуки, Куренай захотелось поднять глаза наверх. И то, что она там увидела, внезапно заставило её замереть в немом восхищении. Югао была права, этой ночью было, на что посмотреть. На чёрном небе, по всей видимости, ещё закрытом дневными тучами, ярким фонарём светила луна, и светила так ослепительно и настойчиво, словно она одна была хозяйкой этой ночи, словно только ей должно было принадлежать господство на небе и на земле, в душах и в умах людей. И этой силе нельзя было противиться. Обманчивый свет, исходящий от луны, своей резкостью завораживал, вводил в оцепенение, останавливал, казалось, даже биение сердца. В какой-то момент Куренай даже показалось, будто она забылась не меньше, чем на час, простояв так с задранной головой, перестав дышать и приоткрыв губы, с которых вот-вот должны были сорваться восторженные слова. Но, благо, Юхи не была настолько восприимчива к красоте, любоваться чем-то подолгу не могла, а потому заминка эта была недолгой, и всколыхнула её лишь на время. Зато какую приятную дрожь она вызвала в груди.
— Тебя что-то тревожит? — тихо, словно в тон царящей вокруг ночи, спросила Куренай. И, не дожидаясь ответа, давать который Югао, возможно, не захочет, договорила, — Ты права: наслаждаясь этим зрелищем, и впрямь можно найти покой. Жаль, что приходит он ненадолго. Ночь так коротка.

Отредактировано Yūhi Kurenai (14.05.15 17:26:15)

Рационализм — наше всё. Безусловно, в таких ситуациях вернее всего было доверять голосу разума, который не давал ненужным первобытным эмоциям застилать взор, и Куренай научилась следовать ему. Теперь, когда первые минуты осознания произошедшей с ней неприятности прошли, первые минуты пронизывающего всю руку холода остались позади, Юхи могла полностью собраться, откинув охватившее её внутри волнение. В конце концов, от этого, по всей видимости, не умирают, а значит, она даже при худшем раскладе сможет продолжать сражаться. А это, пожалуй, было самым главным.
—…Я надеюсь, никому не придёт в голову сдуть пыль. Боюсь, что тому человеку я сверну шею, пусть это будет даже Хокаге.
Предупреждение предельно понятное: лучше дальше не дави, Юхи Куренай, или окажешься первой жертвой своего собственного неуместного сострадания. Но джонин и не собиралась этого делать: не собиралась копаться в чьей-то душе, и уж тем более пытаться её лечить. Она слишком мало знала о Югао, чтобы пытаться ей как-то помочь или раздавать советы, и уж тем более не в её правилах было копаться в чьих-то потаённых переживаниях, когда её об этом не просят. Все шиноби от природы были крайне скрытными натурами, держащими всё в клетке своего собственного сознания, и Куренай прекрасно это понимала. Потому что сама была точно такой же. И даже самым близким людям, родному отцу или возлюбленному она бы не рассказала о том, что мучает её тёмными ночами или ослепительно яркими рассветами. Есть дороги, которые нужно пройти одному, и есть мысли, которые навсегда должны остаться только в твоей голове.
А вот угроза свернуть за подобное шею самой Хокаге была довольно смелой. Непривычно было слышать такое от АНБУ, из чьих уст это можно было расценить как первый признак своеволия, за которым легко может последовать предательство. Куренай думалось, что, услышь это сейчас Пятая, она непременно восприняла бы слова Югао именно так. Сама же Юхи склонна к столь поспешным выводам не была, и решила, что девушка просто утрирует, лишний раз подчёркивая этим серьёзность своих намерений.
— Поняла, — кивнула Куренай, взглянув на свежий бинт, сквозь который, благо, ещё не проступала кровь. — Думаю, ничего страшного не случится, если во время нападения я сложу этой рукой печати. Для этого слишком напрягать мышцы не надо.
«А моё гендзюцу может выиграть нам время, если нападающих будет слишком много». Преимущество её техник заключалось в том, что даже в раненом состоянии Куренай не теряла боеспособности. Главным оружием у неё всегда был и остаётся мозг, способный через чакру-проводник воспроизводить в голове противников невиданные образы, сбивающие врага с толку и дезориентирующие его на время, достаточное для того, чтобы нанести смертельный удар. Необходимость в руках у неё была второстепенная, и это существенно облегчало ей задачу. В отличие от Югао, которая, по всей видимости, опиралась в первую очередь на свои навыки кендзюцу, требующие непременного задействования всех частей тела. Ей при серьёзных повреждениях наверняка было чисто физически труднее сражаться: движения теряли плавность, конечности наливались свинцом, а то и вовсе отказывали, — но это значит, что ей постоянно нужно было повышать свои боевые навыки, чтобы не позволить противнику взять над ней верх. А Куренай-то совсем расслабилась. Вон, даже с ветки на ветку перелететь не может. «Какой позор».
Сжав и разжав ладони для проверки моторики раненой руки, джонин, удовлетворённая её работоспособностью, обозначила свою готовность одной короткой фразой:
— Идём.
И в среднем темпе зашагала вперёд, решив, что срочной необходимости в путешествии по верхнему ярусу окружающего их леса нет. Может, им и нужно было поспешить, чтобы как можно скорее разобраться с этой неприятной травмой, но это явно не требовало излишней спешки. Другое дело, что на земле они были более уязвимы, а это значит, что нужно было держать ухо востро. Едва ли кто-то из противников осмелится подойти так близко к территории Конохи, но безумцев хватает, и, потеряв бдительность, можно легко стать их первой жертвой. Определённо, не самая радужная перспектива на вечер, который и так уже был испорчен.
— Югао, почему ты выбрала именно кендзюцу? — повернувшись к своей спутнице, неожиданно спросила Куренай, вновь вернувшись к своим размышлениям о специальностях ниндзя и их преимуществах.
В очередной раз она вспомнила своего отца, который тоже полагался больше на свой меч, чем на какие-то другие техники, не относящиеся к увеличению эффективности своего оружия. И Юхи всегда было интересно — почему? Что это за таинственная связь, которая устанавливается между шиноби и его мечом, заставляя полагаться на него больше, чем на стихии?

В бедности сравнительных оборотов Югао упрекнуть было нельзя. И если поначалу речь её содержала в себе не более чем  расширенную метафору, фраза «допустим, я — рамен» Куренай добила. Ей так и виделся Наруто, с серьёзным каменным лицом стоящий на крыше резиденции Хокаге и во всеуслышание объявляющий: «Жители Конохагакуре! Я — рамен!». И после этого Югао действительно рассчитывала на то, что дальнейшая информация будет воспринята адекватно?
Правильно рассчитывала. Ведь бывалых джонинов, нюхнувших костров битвы и ядрёных бодрящих смесей, даже такими пёстрыми словооборотами не проймёшь. И, несмотря на то, что оригинальность мыслей Югао повеселила Куренай, основной смысл она старалась не терять. И, кажется, она действительно поняла то, что до неё пыталась донести её спутница. Секрет оказался предельно прост для понимания, и Юхи внезапно обнаружила, что в своих рассуждениях неоднократно приходила к той же самой мысли. «Ну, конечно, всё дело в личной предрасположенности, это и так понятно. Выходит, секрет действительно только в этом. Кто-то больше полагается на чакру, кто-то на свою физическую силу. И от того, насколько удачно каждый из нас подберёт этот баланс силы и чакры, зависит, насколько успешны мы будем, как шиноби». Жаль, что она не смогла обсудить это с отцом. Наверное, об этом он говорил бы не менее вдохновлённо, чем Югао, хоть и с меньшей поэтичностью. Юхи Шинку всегда отличался особой практичностью, лаконичностью фраз и чёткостью движений. Но о том, что он по-настоящему любит, он мог говорить долго, не уходя в цветастые обороты, но поведав о многом. Горестно было осознавать, что она не сможет с ним больше поговорить.
— Да, полноценная команда у меня впервые, — оживившись, кивнула Куренай. — До этого у меня было ученица, но, — противный ком встал в горле при мысли о Якумо, но Юхи безжалостно сглотнула его, в очередной раз напомнив себе, что эта история уже в прошлом, — команда это первая.
Говорить о своих учениках ей всегда было приятно. Хотя бы потому, что они по большей части радовали её и вызывали чувство гордости, демонстрируя в очередной раз свои успехи. Они становились сильнее с каждым днём, и приятно было осознавать, что Куренай приложила к этому свою руку. Предпочитая не преувеличивать в глазах других свои заслуги, джонин с большей охотой рассказывала о том, какие талантливые ей достались ученики, считая свою роль в их воспитании минимальной.
— На самом деле, то, что они такие разные, очень им помогает. Поначалу были, конечно, проблемы, но они очень быстро поняли, что, используя преимущества и прикрывая слабости друг друга, они станут невероятно сильной командой. Скромная и тихая Хината, которую первое время постоянно нужно было прикрывать, сплотила Кибу с Шино, а вскоре, став сильнее, она смогла встать на один уровень с ними. Им ещё многому нужно научиться, это бесспорно, но они поняли, как важна работа в команде, достигли взаимопонимания, при этом не прекращая развивать свои личные способности, — пригнувшись и пробираясь под толстой веткой, угрюмо склонившейся над землёй, Куренай завидела сквозь листву знакомые приглушённые огни Конохи.
Деревня спала, и лишь часовые, да редкие шиноби, страдающие бессонницей или просто предпочитающие ночной образ жизни, бодрствовали в столь поздний час. Оно и к лучшему: ни к чему было ей встречать внезапно на улицах своих знакомых, вызывая у них массу вопросов своим неожиданным ранением. И, что ещё хуже, выслушивая бесконечные вопросы, отвечать на которые было страшно неловко. Выйдя на основную дорогу, ведущую к воротам Конохи, Юхи закончила свою мысль.
— Быть наставником молодых шиноби порой тяжело: нет уверенности в том, правильно ли ты всё делаешь, учишь ли их тому, что им действительно необходимо и поможет в будущем выжить на задании. Но видеть, как на твоих глазах растёт новое поколение талантливых ниндзя, как они становятся с каждым днём всё сильнее… — Куренай сделала паузу, подбирая нужные слова, и наконец, на выдохе договорила. — Это удивительное чувство. Ты одновременно радуешься их успехам и тому, что сама исправно выполняешь свой долг перед деревней.
За этим разговором джонин и не заметила, как они пришли мимо поста охраны, как она на автоматизме кивнула двум скучающим охранникам, жестом руки пропускающим их дальше, и как куноичи за разговором неспешно дошли до госпиталя. Редко в каком окне ещё горел свет, но дежурные врачи там были всегда, в этом Куренай была уверена. Ей самой неоднократно приходилось обращаться сюда за медицинской помощью, в частности, ночью, когда, только вернувшись с задания, она первым делом мчалась отвести туда раненного товарища, ученика или саму себя. Определённо, после тех громких историй, с которыми она появлялась здесь в прошлые разы, ей не стоило объяснять причину своего визита.
— Что ж, спасибо большое за помощь, Югао, — улыбнулась Куренай своей спутнице.  — Не знаю, в каком виде я бы добралась до деревни, если бы не твоя перевязка.